Начался колкий дождь. И без того неприветливые камни чужого ущелья увлажнились и теперь мрачно поблёскивали.

Ещё час с небольшим назад…

– …А не сдаётся тебе, Михалыч, что горы с мест сдвинулись и нас обступают? Так ползут незаметно, в натуре, как великаны обкурившиеся…

– Я тебе дам, обкурившиеся! Вот только на базу вернёмся, проведу политбеседу с пристрастием: «О горах и о конопле»… Мало не покажется, Макс.

Бой начался минут через двадцать после исчезновения луны. Хотя за правильность ощущения времени Ничепорчук не ручался, а часы – день назад разбил о камни.

Сейчас над головами лениво пересвистывались пули.

Вторая внезапная атака выдохлась, добавив изрядное количество застывших тел на влажных склонах.

Где-то далеко, на левом фланге, спешил договорить своё запоздалый пулемет.

Бой угас, как заливаемый дождём костер.

– Сегодня уже не сунутся, чует мой кровяной мешочек, – хрипло, вполголоса сказал ротный Ничепорчук. – Теперь будут Аллаху жаловаться на нас… неверных. До самого утра.

– Да, уж… – невесело и нервно хохотнул замкомандира первого взвода Максим Шайда. – Терпеть не могу этого слова! Неверный… В Союзе жена пилила. Мелко-мелко, как лобзиком. В партком бегала жаловаться… Тут эти козлы! Да ещё по крупному – самому Аллаху. Быстрее сами воевать научатся, чем Аллаха разжалобят… Слышь, Михалыч, а ведь если мы тут ещё года два проваландаемся* – они точно всему научатся. И будут нас давить, что…

– Ладно, Макс, ты мне не говорил – я не слышал. И так наш особист* с тебя глаз не сводит. Хватит. Лучше проверь, все ли целы… Потом доложишь.

– Есть.

– Подожди… Неужто ты так ничего и не заметил? Кроме того, как горы к тебе сползаются, наперегонки с твоими глюками… Обещал же травкой не баловаться больше.

– Та ты шо, Михалыч, какая травка? Обижаешь…

– Эх, Макс-Макс… Ты, я вижу, кроме прицела пулемёта и бегущих мишеней, ничего больше не различаешь.

– А что ещё нужно-то, Михалыч? Ты чего разволновался?

– Да так, чушь какая-то… Неспокойно мне. Дурь всякая в голову лезет.

– Ты, Михалыч, того… не тяни. Что за чушь-то?

– Знаешь, Макс… А ведь не «духи» это. Не-а… не «духи».

Ротный сполз чуть ниже, за гребень, и, перевернувшись на спину, уставился неподвижным взглядом в небо. Чёрная бездна приглашала утонуть в ней не только взглядом, но и мыслями.

– Как это не «духи»?! – запоздало прилетело сверху. – А кто?..

– А хрен в камуфляжном пальто. – Ротный оставил в покое небо и закурил, по привычке пряча огонек в кулаке. – Ты мне скажи, Макс, много ты видал душманов в камуфляже?

– Вообще-то не припоминаю… Хотя я их подолгу и не рассматривал. Ты правильно говоришь, когда я за пулеметом – мне пофигу, как они одеты. Да брось ты, Михалыч, эти обезьяны во что угодно могут нарядиться… Они ж как цыгане. Что с пуговицами – застегнут, что без пуговиц – так набросят… Только эти ещё и безбашенные. Может, поэтому и головы обматывают. А тряпья у них хватает. Всякого, и с пятнами, и не очень…

– Да брось ты, Макс… Ты, надеюсь, в Союзе цыган без пулемёта рассматривал.

– Конечно без… И, кстати, очень даже жалко, что невооруженным глазом. Уж очень бы их там поубавилось. Особенно в родном Николаеве…

– Да ладно тебе, герой, сначала с «духами» разберись. А вот скажи, хоть про «духов», хоть про цыган… ты хотя бы парочку из них в одинаковой одежде видел?

– Вот это уж точно нет.

– А десятка два в униформе?

– Шутишь, Михалыч…

– Шутят, когда весело. А здесь весело, только когда обдолбишься. На-ка бинокль, поразглядывай тех, кому не повезло… А мне и так уже понятно – не «духи» это, Максим.

Шайда взял протянутый ротным бинокль и, чуть помедлив, всё же принялся разглядывать тела, неподвижно и беспорядочно лежавшие в низине. Цвета чудовищно искажались, но чтобы хоть что-то понять, они не требовались вовсе. Достаточно было двух. Чёрного и белого.

– Ни хрена себе! – вырвалось у него непроизвольно. – Да они же все в одинаковом камуфляже!

– А я – всё себе, – откликнулся ротный. – Ладно, хватит пулеотвод изображать. Вижу, уже даже до тебя дошло, что это никакой не караван. Что меркуешь-то?

– Михалыч, а может, американцы… Может, все-таки надумали повоевать?

– Может, и надумали. Только не янки это. Я звук ихних эм-шестнадцатых и вусмерть пьяный различу. А тут… И темп стрельбы не тот. И пули какие-то… Не так поют. Не такие злые, что ли. Как бы уставшие… Потом тактика… Нет, точно не янки. – Ничепорчук взял из рук замолчавшего Макса бинокль. Весь ушёл во взгляд. – И не «духи». Тут уж точно никаких сомнений. На голове хоть и намотано, а вот не чалма это. Тем более – чалма в камуфляже?! Шутишь. Это, дружище, было бы ещё круче, чем халаты с погонами… Или показ мод «Душман-85». Да только мы, Макс, не на подиуме, а хрен знает где. У чёрта в заднице, где даже луна, хоть и враг, а всё же радостно.

– Да мало ли там в Пакистане ошивается всяких уродов, небось со всего мира послетались в войнушку поиграть…

– Стоп. Это ж не чалма… Ма-акс… Каски это. Точно! Каски, только камуфляжем закрыты… Всё! Хватит голову ломать, на это пуль достаточно летает. Значит слушай… Берёшь Гурманчука и Уманского…

– Этого отмороженного? – поморщился Шайда.

– Ничего, оттает… И как змеи между камнями. Пока эти «неопознанные стреляющие объекты» не опомнились… «Языка» мне доставите. Мёртвые – они ведь тоже о многом рассказать могут.

– Михалыч, да на хрена труп сюда по камням волочь?!

– Во… Вижу, ты уже соображать принялся. Труп мне, действительно, ни к чему. А вот всё, что при нём найдёте – сюда… Давай! И поосторожней там. Нравишься ты мне, чертяка.

– Есть… поосторожней. – Шайда быстро полускатился-полусполз вправо в глубокую расщелину. Вдруг задержался и окликнул ротного: – Михалыч… А что ещё твой кровяной мешочек чует?

– Чует – жить будешь. Иди…

Ничепорчук проводил взглядом Максима и опять приник к биноклю. Принялся считать, насколько это позволяли местность и освещение. Убитых было около двух десятков. «Плотно шли… Не иначе, как на марше… Большинство убитых от первой перестрелки, её и атакой-то называть нельзя… Да и то, потому что мы их врасплох застали. Правда, и позиция у нас грамотно организована. Опять же большая плотность огня… Ладно, это я уже себя хвалить начинаю».

Ротный оглянулся влево на шорох.

Передёрнул затвор.

– Кто?!

– Михалыч, свои… – хрипло выдохнул подползавший.

– Сухи?на, ты, что ли?

– Он самый… И эти… Советники со мной.

Командир второго взвода, земляк. И двое пришлых. Перед самым выходом на задание закрепили за их батальоном двоих, якобы «советников какого-то хрен-поймёшь-координационного-центра»… А навесили эту обузу, почему-то, на его роту. Ну да ладно, двумя больше – двумя меньше. Только то и сказал: «Безопасность себе пусть обеспечивают сами. Мне главное – задание!» На том и порешили. И, справедливости ради, за время марша и потом, на позициях, неудобств от советников практически не было. Разве что – вопросы странные, да советы, похожие на приказы, которые Ничепорчук пропускал мимо ушей.

Ротный подождал, пока лейтенант с чужаками доберутся до его позиции. Спросил:

– Олег, ну, что там у тебя?

– Хреновато… Автоматы-то ихние просто побузили. Будто дождю помогали камни сечь. А вот когда они на прорыв пошли, под шумок снайпер у них сработал отменно… Сука. Троих успел свалить. Зозулю, Васильева и Лазарчука… Да ещё Громова ранил. В левое плечо… Лучших парней выбил, гад!

– Да уж… – пробормотал ротный. Скорее просто для того, чтобы не молчать. – Как говорил мой учитель Леерзон: «Чтоб да – так нет». Ладно… А твои соображения какие будут?

– Какие уж тут соображения, когда ничего не понятно… Непохожи они на «духов», командир. У меня такое впечатление, что я подобное в кино видел. Вот только вспомнить не могу… А насчёт их дальнейших действий? Как пить дать – снова сунутся. И дай бог, чтобы опять так гладко обошлось, как сейчас.